70-я годовщина Львовского Собора вызвала весьма неоднозначное восприятие в обществе. Со стороны греко-католических СМИ звучат обвинения в адрес Украинской Православной Церкви относительно опубликованной позиции по отношению к этому историческому событию. И снова знакомая риторика: «кремлевская церковь», «украинское подразделение РПЦ», «пятая колонна»… Обидно, что сами греко-католики не хотят объективно анализировать исторические факты, а действуют методом избирательности – трактуя то, что выгодно именно для них. Позиция УПЦ четкая и понятная – давать оценку Львовскому Собору 1946 года в контексте введения унии, с Брестским собором 1596 года.
Именно стиль и методы введения унии были, мягко говоря, не то, что противозаконными, а даже с моральной точки зрения – неприемлемыми. Оккупационная власть во главе с Сигизмундом III – фанатичным католиком – всеми силами навязывала унию простому населению, которое однозначно противилось этому процессу. Свидетельством этому является целый пласт украинской истории, который в УГКЦ сегодня хотят переписать «под себя».
О том, что уния была политическим планом, свидетельствует тот факт, что год 1596-тый – это только дата провозглашения, а сам факт измены состоялся в Риме десятком месяцев ранее. В процесс было включено ограниченное количество меркантильно настроенных лиц, а сам римский понтифик вообще воспринял это событие как обращение православных в католицизм, а не какое-то объединение. Со стороны православных унию подписали далеко не все уполномоченные на это лица, и даже Константинопольский Патриарх, которому на то время подчинялась Киевская митрополия, не имел отношения к этому событию. На лицо – существенные нарушения, поэтому говорить о «легитимности» Берестейской унии довольно сложно.
Что касается 1946 года – будто Православная Церковь совместно с Советским режимом «пытала» греко-католиков, стоит обратить внимание на то, что желание греко-католиков Галиччины вернуться в лоно Православия возникало и раньше. Даже сам отец Гавриил Костельник не с 1946 г., а значительно ранее открыто призывал к возвращению.
С другой стороны Советская власть действительно враждебно относилась к греко-католикам. Однако и основания были веские, о чем свидетельствуют письма митрополита Шептицкого и нацистам, и советскому вождю – где отдается поклон и искреннее сотрудничество первым и вторым; деятельность Иосифа Слепого, который совершал богослужения в честь дня рождения Гитлера, радушно встречая нацистов в 1941 году. Важным фактором также стала ОУН, где главными «братчиками» были идейные греко-католики: Евгений Коновалец, Андрей Мельник, Ярослав Стецько, Степан Бандера, – позже вожди этой организации, к которой у советской власти было соответствующее отношение.
Странно также слышать от греко-католиков о репрессиях. В то время, когда часть униатов, ради самосохранения, согласилась на условия коммунистического режима, сотни тысяч православных священников и мирян были замучены в лагерях. На фоне репрессионных гонений против Православия, «прессинг» УГКЦ выглядит локальным конфликтом. Еще больше привлекает к себе внимание тот факт, что греко-католики, которые публично «самоликвидировались», с накопленной за годы ненавистью, накрыли приходы УПЦ, начавшие восстановление религиозной жизни в 90-х, в годы обретения Украиной независимости.
Таким образом, вряд ли можно назвать объективными нынешние обвинения представителей УГКЦ в адрес Православной Церкви. Этому есть множество причин, а главная, прежде всего, заключается в том, что история УГКЦ – это история приспособления и адаптации. Тем не менее, никто из православных не называет греко-католиков «пятой колонной Ватикана» и не кричит «прочь ватиканского попа». Хотя причин этому более, чем достаточно. В УГКЦ любят ворошить прошлое, однако пусть помнят о том, что история возникновения и становления греко-католицизма полна гораздо более драматичных моментов, чем история Православия.
Марк Авраменко